Лучшая в мире школа
в худшей системе образования

На сегодняшний день образование является одним из самых интересных и волнующих аспектов жизни нашего общества. Поэтому новая передача «Открытый педсовет», выходящая в телевизионном и интернет-режимах, лишней стать не могла. Готовится она совместно каналом «Rambler-телеСеть» и издательством «Просвещение». Темой первого выпуска была выбрана такая «Наше образование лучшее в мире: миф или реальность?».
Участниками-экспертами стали Александр АСМОЛОВ, профессор, заведующий кафедрой психологии личности МГУ; Лев ЛЮБИМОВ, доктор экономических наук, профессор, первый проректор ГУ – Высшая школа экономики; Александр АДАМСКИЙ, ректор Института образовательной политики «Эврика», и Сергей РЯКОВСКИЙ, заместитель гендиректора «КБ Сухого». Ведущий – Александр КОНДАКОВ. Предлагаем вам изложение дискуссии. Вы можете принять участие в «Открытом педсовете» в Интернете по адресу www.rambler-tv.ru

Кондаков: В последнее время вопрос о качестве образования все больше и больше обсуждается среди педагогов, родителей, политиков, ученых и работодателей. Давайте определимся: какова конечная цель образования?
Асмолов: Конечная цель – вырастить человека, который бы мог решать нестандартные задачи и чувствовал, что может реализовать себя как личность. Я понимаю образование как путь к личностному и профессиональному росту.
Кондаков: В данном случае мы должны обратиться к некоторым цифрам, характеризующим развитие человеческого капитала. Вот цифры Минобразования: если в 91-м году мы находились на 3–4-м месте, в 2001 году – на 56-м, то в 2003 году, по предварительным данным, – это 65-е место. Хотя, по утверждению того же министерства, наши школьники успешно выступают на различных олимпиадах. А если мы возьмем такие показатели, как математическая грамотность, то Россия находится на 23-м месте. Естественно-научная грамотность – 26-е место. Тревожно! Что же такое образованность сегодня?
Адамский: Мир изменился. В середине 50-х годов образование нашей тоталитарной страны было лучшим в мире и выступало своеобразным оружием государства.
Я могу назвать другие цифры. Это данные ЕГЭ, который проводился по параметрам как раз середины 50-х (формальные знания, память и т. п.). Результаты ужасающие, это шок: практически по всем предметам, кроме иностранных языков, освоение учебных предметов не превышает 53%!
Асмолов: Как говорил Чебурашка: «Мы строили, строили и наконец построили». Мечты о всеобуче, которые пронзали нашу систему, сегодня оборачиваются тем, что люди чувствуют свою несостоятельность. Именно не «ученики», а «люди». Не понимаю, почему мы загипнотизированы единым экзаменом и выдаем его за индикатор каких-то изменений в образовании. Я считаю, что мы сегодня безграмотно работаем с технологией измерения. Подменяем человека компьютером, калькулятором, хомяком, у которого багаж знаний находится за щеками. Такое «дрессурное» образование уходит в прошлое.
Кондаков: То есть вы считаете, что драматизировать ситуацию по итогам ЕГЭ нет необходимости?
Асмолов: Драма единого госэкзамена – это драма неточно простроенной образовательной политики России. Есть более страшные проблемы: например, отставание учителей от учеников. А мы играемся в бирюльки с экзаменом – c этим внешним замером системы образования на входе и выходе.
Кондаков: Наше образование не готовит детей к реальной жизни, а система индикаторов, измерений ЕГЭ не соответствует реальной оценке.

Дискуссия «Открытого педагогического совета», по предложению ведущего, переходит в ознакомление с вопросами, которые поставили участники в Интернете.
На сегодняшний день примерно 70% выпускников поступает в вузы. С нынешней демографической ситуацией через два года мы превратимся в страну всеобщего высшего образования. Работодатель остро ощущает нехватку людей с начальным и средним профобразованием. Как тогда оценивать наше образование, если наши выпускники не могут найти работу после окончания вуза, при том что огромная ниша труда не занята. Насколько образование готово взять на себя ответственность за судьбу нашей молодежи?
Кондаков: Директора многих наших школ и родители гордятся тем, что дети изучают по 12–18 предметов (на Западе это 7–8). А в российских вузах у студентов по 40–50 дисциплин. Целесообразно ли ограничить число предметов, ориентировать ребенка на работу в коллективе, на навыки самообразования?.. Или же все-таки оставить колоссальный массив знаний?
Ряковский: Мы у себя в КБ получаем «продукцию» образовательной системы. И видим, как люди формально владеют математикой, к примеру, а применить не могут. Кроме того, они не владеют элементарными основами коммуникации в коллективе или с клиентами. Что такое «навыки продажи»? Это обыкновенное умение общаться. В нашей школе никто на это внимания не обращает: важнее правильно написать контрольную, ответить на госэкзамен. Школа готовит к институту, а институт – к получению диплома.
Адамский: Если делегировать образованию всю полноту ответственности за благополучие, экономику и т. д., тогда, конечно, нужно отказываться от того примитивного устройства образования в школах, которое мы наблюдаем сейчас.
Любимов: Я считаю, что там, где возникли инновационные школы – где позволили, где прорвались, вот там образование – лучшее в мире!
Асмолов: За последние десять лет вариативного образования выросло поколение лидеров. Другое дело, что им не всегда дают действовать. Но лидер на то и лидер, чтобы пробиваться через толщу административной системы. Реформа образования должна быть реформой управления системы, иначе иерархические уровни превратятся в тот пресс, который может раздавить не одно будущее поколение.
Ряковский: Я думаю, что должен быть перевес в сторону людей без высшего образования, но с профессиональным.
Кондаков: К примеру, в Юго-Восточной Азии революции делались людьми квалифицированного рабочего труда, то есть выходцами из системы начального и среднего профессионального образования.
Давайте подведем итоги и кратко ответим на вопрос: является ли наше образование лучшим в мире?
Ряковский: Я бы сказал однозначно: нет. По тому, что сейчас вижу, нельзя назвать его лучшим ни по академическому уровню, ни по подготовке профессиональных кадров. Мне приходилось знакомиться с немецкой системой образования, вот она действительно сильная. Или, скажем, корейская. Правда, там другой подход, когда на первое место ставится профессиональное образование.
Адамский: Система образования находится в глубочайшем упадке и никак не соответствует высшей оценке. А вот школа, как это ни парадоксально, сохранила очень перспективный потенциал. И сейчас есть возможность прорваться, но, к сожалению, политика в образовании направлена в прямо противоположную сторону: она пытается школу «прикнопить» и сделать безынициативной, несвободной. Несвободная же школа дать качественного образования не может. Системный кризис следует преодолевать в образовании на атомарном уровне, а не на уровне системы: модернизировать монолит нельзя, но школа, местное сообщество, институт родительского влияния как атомы системы могут дать изменения.
Асмолов: Я считаю, что и образование на Западе, и российское могло бы сегодня сказать: «Сочтемся кризисом, ведь мы свои же люди». На самом деле глубокий системный кризис образования в США, Европе, России – это тот кризис, который переживают все образовательные системы. Тем более что в Штатах и Европе образовательные технологии строятся на русских достижениях. Мы же тем, что имеем, не пользуемся.
Любимов: А я думаю, что потенциал общего образования у нас очень сильный. Но управленческая система содержит в себе такое количество жутко отсталого, что просто не дает этому потенциалу раскрыться.

Подготовила Инна АЛЕЙНИКОВА